Н.Рудометова
      Дом, семья, дети, взаимоотношения на работе — то, что составляет неотъемлемую часть жизни любой женщины, стало темой беседы с одной из ведущих актрис Государственного академического украинского драматического театра им. И.Франко.
      — Полина, я ни в коей мере не могу претендовать на роль театрального критика. Поэтому мне хотелось бы побеседовать с вами просто как с очаровательной, умной женщиной, узнать, что больше всего вас сейчас волнует, чем заполнена ваша жизнь вне театра. И все же не могу не задать довольно-таки обычный в таких случаях вопрос: с чего все начиналось?
      — С детства я мечтала о сцене. В 16 лет приехала в Киев, поступила в театральный институт им. Карпенко-Карого. Попала к хорошим педагогам, вылепившим из меня актрису. Работа полностью заполнила жизнь. Я не мыслила себя без сцены, любимых ролей. Театр казался огромным, сложным организмом, где от меня, маленькой частицы, тоже зависела его жизнеспособность.
      Как актрису меня замечали, приглашали сниматься в кино. Впереди ждала неплохая сценическая карьера.
      — А личная жизнь?
      — В 22 года вышла замуж. Родила двоих сыновей — Сашу и Егора. К сожалению, это мало что изменило в моей жизни. Работа по-прежнему оставалась на переднем плане, требовала полной самоотдачи. И я, сама того не понимая, жертвовала ради дела, пусть и любимого, самым святым — семьей: оставляла ночевать в детском саду своих малышей, не уделяла должного внимания мужу — некогда было обсудить наши общие проблемы, просто посидеть и поговорить по душам.
      Думаю, так продолжалось бы и до сих пор, если бы я не опомнилась и не задумалась, что меня ждет после ухода со сцены... Сыграно множество ролей, но они даже не записаны на видеопленку. А память человеческая, к сожалению, недолговечна: все рано или поздно забывается. Актерская жизнь имеет свое начало и конец — остаться не у дел в театре страшно. Так что же в конце-концов останется после меня? Только мои дети. Только им важно, какой я сохранюсь — оптимисткой, полной сил и энергии, или же больной и немощной, с истрепанными нервами.
      Судьба подарила мне прекрасную семью — доброго, внимательного мужа, сыновей. Поэтому я не могу себе позволить тот стиль поведения, которого придерживаются многие актрисы.
      — Богемная жизнь по-прежнему существует?
      — Конечно. Иногда после спектаклей — затягивающиеся далеко за полночь вечеринки... Все мы грешны, но актеры — особенно. На алтарь искусства они приносят в жертву своих детей. Многие актрисы вообще отказываются от них, считая помехой на пути к славе и признанию. К сожалению, мы восприняли эмансипацию не как духовное возрождение женщины, а как свободу пить, курить, делать карьеру любыми средствами. Расплата за это — ужас одиночества и духовная пустота.
      — Только поэтому изменилось ваше отношение к театру?
      — Пожалуй, это главная причина, но отнюдь не единственная. Чем старше, опытней я становилась, тем больше понимала, что любовь к театру — это всего лишь желание быть в центре внимания. Возможно, в силу своего характера я стала замечать в театральном мире то, с чем не могла смириться... Поражало иногда полное несоответствие провозглашаемых со сцены идей с личностью актера. Согласитесь, ни тщательно наложенный грим, ни чисто профессиональные качества — умение засмеяться или пустить слезу в нужный момент — не могут скрыть озлобленности, пустоты. Ведь душа актера живет в создаваемом им образе. Честно говоря, я не представляю, как можно играть на сцене прекрасную героиню, выругавшись за кулисами.
      — Свобода творчества… Что, кстати, для вас значат эти слова?
      — Думаю, ее просто не существует. Одна из самых худших театральных традиций — борьба за существование. Этот довольно-таки жесткий метод, когда в ход идет буквально все, вплоть до открытой вражды, рассчитан на людей деликатных, не способных расталкивать локтями других ради популярности и славы. Нередки случаи, когда на главную роль пробуются две талантливые актрисы. Режиссер при этом занимает нейтральную позицию, предоставляя соперницам самим договариваться, допустим, о времени репетиций. Хорошо, если удается избежать недоразумений.
      — Как в таких ситуациях поступаете вы?
      — Помните слова булгаковского Воланда: «Никогда не проси у сильных мира сего, захотят — сами дадут». Всегда старалась им следовать, не идти на компромиссы с совестью. Хотя независимость в театре не очень-то любят. И все же до слез бывало обидно, когда давно взлелеянная в душе роль доставалась другой актрисе по чисто субъективным причинам.
      — Взаимоотношения между актером и режиссером…
      — ...оставляют желать лучшего, по крайней мере хотя бы обоюдного желания достичь взаимопонимания. К сожалению, многим режиссерам присуща безапелляционность в суждениях, уверенность в собственной непогрешимости. Представляя актеров марионетками, они тем самым ломают их личность, творческую индивидуальность. Главное — самовыразиться посредством спектакля, а то, что человек каждый раз, выходя на сцену, наступает себе на горло, никого не волнует. Иногда попросту стыдно за некоторые спектакли. Не секрет, что многие актеры для большей свободы предпочитают перед выходом на сцену принять дозу спиртного.
      — Полина, вам, конечно, знакома книга Сомэрсета Моэма «Театр». Помните, Роджер, сын знаменитой лондонской актрисы Джулии Ламбэрт, упрекал свою мать в том, что она продолжает играть дома, и ему трудно порою отличить настоящую Джулию от ее героинь. Не боитесь ли вы аналогичного упрека?
      — Кстати, я совсем недавно с огромным интересом вновь перечитала этот роман. Узнавала и себя и своих знакомых. Мне кажется, бездумное существование человека в искусстве в конечном итоге ведет к потере чувства реальности: игра на сцене переносится в жизнь. Герои пьес становятся многократным «я» актера...
      — Ваше отношение к публике, ежевечерне заполняющей театральные ложи?
      — Та же Джулия Ламбэрт любила повторять: «Власть — вампир, а публика — пластилин». Думаю, нельзя с таким пренебрежением относиться к зрителю, недооценивать его способность отличить фальшь от правды. Ведь театр — это негласный, неофициальный договор между актерами и публикой воспринимать все происходящее на сцене как реальную жизнь. Данный Богом актеру талант позволяет ему влиять на огромное количество людей. И от того, как он их воспринимает: как равноправного партнера в представлении или же как рабочий материал, зависит настроение зрителя после спектакля. Здесь я категорична: актер ставит на себе крест, если беззастенчиво пользуется сердцем публики и ее доверием.
      Снобизм же по отношению к обслуживающему персоналу я вообще считаю признаком дурного тона и верхом невоспитанности. Никогда не ставила себя выше людей, помогающих мне в работе. Заболел ребенок, на душе тяжело, а вечером — спектакль. Хорошо, когда есть, с кем поделиться своей тревогой — меня внимательно выслушают, посочувствуют, поддержат — уже легче отыграть спектакль.
      Вообще по-новому взглянуть на окружающих меня людей во многом помогла Библия, вера в Бога. Быт заедает. Живем, как животные, не думая, что за грехи наши придется расплачиваться вечно.
      — Так значит страх заставил обратиться к вере?
      — Говорят, человек должен чего-то бояться. Но страх толкает и на самые ужасные преступления. Вспомните историю нашей страны. И чего мы, в конце-концов, добились? Бездуховность и беспринципность, духовная опустошенность процветают в обществе. Чернобыль нам был послан как испытание. Но разве мы изменились к лучшему? Нет, страх ни в коей мере не может стать первопричиной обращения человека к истинной вере. Еще Т.Г.Шевченко писал: «Нікому не кланяюсь і ніого не боюсь, окрім Бога». И тут же добавлял: «Яке щастя бути вільною людиною!»
      Каждый день убеждаю детей в существовании Бога, в материальности мысли. Воистину, пожелав зла кому-нибудь, накличешь и на себя беду.
      Поверьте, это счастье — видеть, что слова твои попадают на благодатную почву. Дети стали тоньше чувствовать окружающий мир, осмысливать свои поступки и действия людей в духе христианской морали. Знаете, кем хочет быть мой младший сын?
      — Обычно на такие вопросы дети отвечают традиционно: врачом, космонавтом...
      — Монахом! И я думаю, желание его вполне осознанно, он понимает, что стоит за этим словом.
      Стала замечать новое в поведении своих мальчиков. Затеяв шумную игру в комнате, где находится икона, ребята вовремя опомнятся, притихнут. Пусть это мелочи, маленькие штришки в их еще не сформировавшихся характерах, но в будущем, надеюсь, это поможет им стать порядочными людьми.
      По-моему, на сегодняшний день только крепкая, дружная семья может приобщить ребенка к духовным ценностям.
      К сожалению, я это поняла не сразу. Многое уже упущено. Чем взрослее дети, тем сложнее влиять на них. Они никогда не будут учиться на родительских ошибках, так как сами хотят все в жизни попробовать, накопить собственный опыт. Надо только научить их отличать истинные ценности от соблазна — власти, денег, славы.
      — Вы считаете необходимым регулярно посещать церковь, соблюдать посты?
      — Конечно, я не отношусь к людям, ревностно придерживающимся всех церковных обрядов, но в силе молитвы, произносимой с искренним желанием помочь ближнему, облегчить страдания, убедилась лично. Только надо посылать свою просьбу, а не механически бубнить слова или же играть роль молящегося.
      У моего младшего сынишки часто болят уши. Когда боль становится невыносимой — я беру его на руки и читаю молитву — приходят облегчение и сон. Несколько раз таким же образом я помогала мужу избавиться от головной боли.
      Посмотрите, как мудро построены храмы. Под куполами собираются и концентрируются все просьбы молящихся, а тонкий шпиль как бы посылает сгусток энергии ввысь — Богу.
      Знаете, у меня были кризисные ситуации в жизни. После рождения второго ребенка — сепсис. Только чудом меня спасли. Наверное, потому, что основного предназначения в жизни я еще не выполнила. Не работа, а дети стали смыслом моего существования.
      Сейчас все чаще задумываюсь: совместима ли вера в Бога и театр? Мне кажется, изобразительное искусство — от Бога, а театральное, как бы горько это ни звучало, — от дьявола, ибо присущи ему тщеславие, карьеризм, интриги и лицемерие.
      — Вы собираетесь покинуть театр и полностью посвятить себя семье?
      — Конечно, в крайности я не бросаюсь и оставлять работу пока не думаю. Просто театр, как наркотик, всепоглощающее занятие, теряет для меня свое значение. Соприкоснувшись с религией, я хочу быть чистой как в мыслях, так и в поступках. Оставаться на сцене при этом довольно-таки трудно.
      — Неужели творчество больше не привлекает вас?
      — Не совсем так. Где-то в глубине души живет чувство, что не случайно моя жизнь оказалась связанной с театром. Я могу передавать свою энергию людям. И лучше всего, на мой взгляд, посредством песен. Особенно мне сейчас близки романсы. Хотя, может быть, я и ошибаюсь в способе самовыражения.
      Только одно сейчас могу определенно
сказать — оказавшись на перепутье, я сделала правильный выбор…