Людмила Грабенко
Полина Лазова — актриса киевского театра имени Ивана Франко. Одна из немногих, кто вышел сегодня на франковскую авансцену: кто занят в большом количестве спектаклей, пользуется любовью зрителей.
      — Полина, начнем с «оригинального» вопроса: как и когда вы решили стать актрисой?
      — По телевизору во многих передачах говорят, что каждая девочка мечтает стать актрисой. Здесь, наверное, внешняя мишура влияет, потому что не знают нашей актерской кухни. Естественно, девочки хотят быть знаменитыми, известными, красивыми... У меня желание стать артисткой еще с пеленок было. Как говорят мои родные, я научилась петь раньше, чем говорить. Уже такое и прозвище дали мне «артистка». Потом, конечно, я думаю, что очень способствовала этому мама. Мама — человек музыкальный. Она пела. Она читала мне Шекспира: присыпала и читала «Ромео и Джульетту», «Отелло», «Гамлета». Это удивительно! Она спрашивала: «Ты понимаешь?» Да, я понимала, позже «Ромео и Джульетта» стала для меня настольной книгой, я знала наизусть почти все... Конечно, в школе была в художественной самодеятельности. Даже дома я день и ночь пела, читала, сама разыгрывала сценки. И очень любила выходить в поле, я же степовичка, из Николаевской области. А у нас там степи, поля пшеничные, ковыль, река Южный Буг. Я любила уединяться. Актеру вообще нужно уединение, может, потому, что работа такая — все время люди... Я не думаю, что кто-то меня этому научил, но я постоянно находилась в этом режиме: школа, дома — помощь маме и вот это уединение — с книгой, с магнитофоном, с пластинками. Мама понимала меня. Это она такой толчок мне дала, когда я в 16 лет уехала в чужой город учиться. Я была мамина дочка и помню, как мама плакала, когда я уезжала. И тем не менее она благословила меня на это. Я думаю, она тогда уже понимала, что это мой путь. И получается, что я артистка — с двух лет.
      — Как дальше сложилась ваша судьба? Театральный институт и сразу — театр Франко?
      — Сразу. Я думаю, что это удача. Считают, что нельзя говорить, что ты счастливая. А я всегда говорил, что под какой-то счастливой звездой родилась. Мое детство проходило среди сказочной природы и любящих родителей. Потом я приехала в чужой город, и мне повезло, потому что меня чужие люди взяли к себе на квартиру. Их звали тетя Тая и дядя Эдик. Их племянница тоже поступала, не поступив, уехала. И меня так мучила совесть, что я живу у них, но когда я заговаривала, чтобы уйти, — и речи быть не могло. Я училась у прекрасного педагога — Михаила Михайловича Рудина. Он дал мне не только прекрасную театральную школу, но и школу жизни: поведения, культуры, интеллигентности.
      Когда заканчивала институт, болгарское консульство пригласило нас на празднование 100-летия освобождения от турецкого ига. И я с сокурсником спела «Алешу». Там я и познакомилась с Сергеем Смеяном, бывшим тогда художественным руководителем театра имени И.Франко. Он пришел на распределение и сказал: «Я беру эту девочку». В этом же году пришел в театр Оглоблин, привел Ивченко, пришли Данченко и Ступка. Это был мощный приток режиссуры, приход двух блестящих актеров. Оглоблин тут же загорелся постановкой «Дикого Ангела» А.Коломийца. Он прослушал молодежь и взял меня на роль Таньки. Опять-таки удача. Оглоблин дал мне удачный дебют. А дебют — это великая вещь. Сцена — живой организм, с ним надо постоянно соприкасаться. Если актер не выходит на сцену, хотя бы в эпизоде, он начинает ее бояться. И я благодарна судьбе за то, что она «бросила» меня от такого чудесного педагога к такому чудесному режиссеру, который не дал мне паузы.
      И вторая моя работа с Оглоблиным — Варка в «Бесталанной» И.Карпенко-Карого. Обычно ее играли актрисы за сорок, с жизненным опытом. Оглоблин же сказал: «У меня своя концепция. Это должны быть молодые люди». И доверил мне роль Варьки. Если б не он, кто знает, как сложилась бы моя творческая судьба…
      — С кем из режиссеров вы еще работали?
      — Со многими. Конечно, с главным режиссером нашего театра — Сергеем Данченко. У нас были замечательные работы, например «Енеїда». С Данченко работать очень интересно. Он долго молчит. Тебе уже кажется, что ты все делаешь не то и не так, и вдруг он говорит одно слово — и тебе все понятно. Я ему очень благодарна.
      И Молостовой очень благодарна, хотя говорят, что женщине с женщиной трудно работать. Но она подарила мне роли, о которых можно только мечтать: Маргарита в «Мастере и Маргарите» М.Булгакова и Мария Лучицкая в «Талане» М.Старицкого (прототипом Лучицкой стала великая М.Заньковецкая; ее играла и В.Чистякова...)
      Конечно же, очень благодарна Владимиру Опанасенко. Он не давал мне простаивать. Это очень важно.
      — Полина, а есть роль, которую хотелось бы сыграть? Которых пока не дала судьба?
      — Когда-то у меня была мечта сыграть леди Макбет, а вот сейчас я от этой мечты отказалась. Мне кажется, такие роли что-то надрывают в человеке, они уничтожающие. Я боюсь таких ролей. Но есть у меня мечта сыграть жизнь и судьбу какой-нибудь голливудской кинозвезды. Меня очень интересует эта проблема — женщина на «фабрике грез», так как это страшная машина. Она дает славу, деньги, успех, а потом тебя же перемалывает. Судьба Дины Дурбин, Марлен Дитрих, Греты Гарбо… Мне бы очень хотелось сыграть такую судьбу, такую душу… Есть такой материал, но его еще надо шлифовать — на основе мемуаров, воспоминаний родственников. Это уже как выход на новый уровень.
      — Две последние премьеры ваши — «Сны по Кобзарю» и ввод в «Белую ворону» — это тоже выход на качественно новый уровень? Вы связываете эти две работы?
      — «Сны по Кобзарю»… Здесь я должны сказать слова благодарности Валентину Козьменко-Делинде. Я всегда верила в него как в режиссера. Он предложил мне сыграть эту интересную роль, это образ-знак, полумужчина-полуженщина. Это был абсолютно новый материал, две крайности — от ангела до дьявола. Я сейчас просто купаюсь в этой роли...
      И он говорил: «Полина, я верю в тебя. У тебя получится». Что может быть важнее, если режиссер верит в тебя.
      Рок-опера «Белая ворона» Т.Татарченко, Ю.Рыбчинского... Пять лет назад я спела премьеру, а потом по независящим от меня обстоятельствам вышла из этого спектакля. Это было обидно, ведь я работала. Но я положилась на волю божью: если Богу будет угодно, он даст мне эту роль. И вот я снова играю в этом спектакле. (Никто не знал, что эти пять лет я пела дома все вокальные партии.) Мне опять посчастливилось — в рок-опере я спела Жану д’Арк. Прекрасная музыка, а слова... Когда я говорю, что мой народ слепой, у меня к горлу подступает комок... Я пою не о средневековой Франции, а об Украине. О нашем народе. О нашем «короле»...
      — Полина, а что дает силы жить?
      — Семья. У меня замечательный муж. Я сама себе иногда завидую. Вот так сяду и думаю: «Надо же, такой человек попался мне». Хороший, добрый, любящий. И любовь у него созидательная, отцовская. Он мне подарил детей, не я ему, а он мне, потому что с этим человеком я хотела иметь детей. Дети... Сейчас они меня жалеют, понимают. И вера в Бога. Я пришла к ней, много пережив, перестрадав. Я молюсь дома. У меня есть икона чудотворная. Я редко хожу в храм, там сложно сосредоточиться. Вера помогает жить, я все воспринимаю в жизни, как Богом данное. И тяга к земле. Не дождусь весны. Уже семян накупила. Говорят, старею.
      — Какой вопрос я вам не задала?
      — Наверное, о театре. Я люблю свой театр. В нем работают прекрасные люди. Это бессребреники. Они так любят свою профессию! Я очень люблю этот театр, как дети любят мать, как мать любит детей. Он шлифует меня. И удачами, и неудачами. В жизни не бывает все гладко. Богу угодно, чтобы наш театр был. И Богу было угодно, чтобы он не сгорел, года он горел. И сейчас, в такое тяжелое для всех нас время, к нам идут зрители. Я очень люблю нашу публику. И 17 лет здесь, в театре, горит моя счастливая звезда, которая ведет меня от рождения…
      Я считаю, что если бы даже сейчас, сегодня моя творческая карьера закончилась, мне есть что вспомнить. И моей творческой, пусть это нескромно, хватило бы на жизнь многих актрис: моих ролей, встреч с интересными людьми и работы.